Мозин Михаил Андреевич
Михаил Андреевич Мозин — воспитанник ремесленного училища, основанного в память цесаревича Николая (РУЦН) (1-я Рота, д. 1), воспитатель РУЦН, преподаватель географии, преподаватель реального училища принца П. Г. Ольденбургского.
Воспоминания были написаны в 1927 году. Их появление было приурочено к Совещанию выпускников Ленинградского механического техникума, которое состоялось 25 октября 1927 года в стенах училища и было посвящено X годовщине Октябрьской революции.
Воспоминания
В начале 1891–92 учебного года я поступил на службу в вышепоименованное училище при директоре И. А. Анопове, после которого директором был Н. А. Майков — сын поэта, а затем — В. А. Арбузов, смененный в 1918 году Г. Ю. Гессе — первым выборным служащими директором ремесленного училища.
30 сентября 1891 года я вступил, как воспитатель, в дежурство. Мой содежурный — старый и опытный воспитатель Николай Яковлевич Ильин (преподаватель геометрии) мало обращал на меня внимания, предоставив мне самому знакомиться с порядком дня и воспитанниками, как тогда назывались учащиеся интерната. Приходящих учеников не было.
Мое первое впечатление от той среды, в которую я попал, было довольно странное. Воспитанники, порученные моему наблюдению, резко делились на две неровные группы: первая, большая, белоблузники — учащиеся первых четырех классов; вторая, меньшая, более солидная по возрасту — синеблузники, учащиеся 5-го класса.
Последние являлись в некотором роде помощниками воспитателей, особенно, один из них, одетый в выходной суконный костюм с обшитым галуном воротником.
Синяя блузка являлась заветной мечтой каждого белоблузника 4-го класса, так как она давала разные привилегии.
Шли уроки. После первых двух уроков была более продолжительная перемена двадцать минут, во время которой учащихся успевали сводить в столовую к завтраку, причем синеблузники имели каждый свой стол ([на] десять воспитанников) и носили названия разливальщиков. После завтрака продолжались уроки. Было еще два урока до 12:40, после которых наступала большая перемена. Воспитанники опять шли в столовую с разливальщиками обедать. По воскресениям и праздничным дням завтрака не полагалось, но за обедом, кроме двух блюд, давались пироги с вареньем, а в царские дни — пироги с мясом и по две штуки пирожного.
После обеда воспитанники выпускались на двор побегать, поиграть в городки, в лапту, погонять «попа» и покататься на гигантских шагах (просуществовали короткое время). В это же время наиболее шаловливые перелезали через забор на двор Палаты мер и весов (Комплекс зданий Палаты был построен в 1902 году по проекту гражданского инженера С. С. Козлова. Современный адрес: Московский пр-т, 19.), из-за чего бывали неприятности.
Около 14:00 давался звонок с прогулки, и с 14:00 начиналась трудовая жизнь. Старшие классы отправлялись на работу в мастерские, а младшие с 14:45 занимались подготовкой к урокам. Затем до 16:25 шли уроки, после которых наступал перерыв до 17:15. В это время воспитанников опять водили в столовую к ужину, после которого занятия продолжались от 17:15 до 19:00, т. е. опять шли уроки и работы. В это время проводились более легкие уроки: по черчению, рисованию и техническому письму. Такое почасовое распределение дня приучало воспитанников к труду и умению ценить время.
От 20:00 до 21:00 шли подготовительные занятия, после которых воспитанники отправлялись в спальни. Часть воспитанников 5-го класса в помощь воспитателям распределялась по спальням младших классов, но это иногда причиняло вред, особенно при так называемых разыгрываниях воспитателей и крупных беспорядков, например, при забастовке воспитанников в 1906 году.
Казалось бы, что после такого поистине трудового дня молодежь должна была бы быстро успокоиться, что иногда и бывало, но в большинстве случаев возня и разговоры продолжались до 22:00, затем наступала почти полная тишина и воспитатели могли пойти в дежурную комнату отдохнуть и попить чайку. В редких случаях покой воспитателя нарушался резким криком: это одноклассники производили темную кому-либо из провинившихся перед ними товарищей.
С вечера давались воспитанникам наряды на дежурство по училищу и на дежурство по кухне и буфету. По училищу дежурил один из учеников 5-го класса, исполнявший разного рода поручения инспектора, покойного Г. Ю. Гессе, и дежурных воспитателей. Он же во время большой перемены спускался вниз и вызывал в приемную тех воспитанников, к которым приходили родные или знакомые.
В первые годы моей службы воспитанники вставали в 6:00, в 6:30 пили чай с французской трехкопеечной булкой. В 7:00 5-го класса выходили на работу, а остальные занимались до 8:00 подготовкой к урокам. С 8:00 начинались уроки. Нельзя не признать, что время от 6:00 до 8:00 было самым спокойным временем.
Приблизительно с 1893 года воспитанники стали вставать в 7:00, в праздники — в 8:00.
Раз в две недели воспитанники ходили в баню, для чего инспектор составлял особое расписание, т. к. надо было дать помыться десяти классам, считая параллельные отделения. 5-й класс мылся с 20:00 до 21:00. Баня была своя, при училище, там, где теперь мастерская.
Баня для старших воспитанников была своего рода клубом, в котором обсуждались разного рода училищные дела, касавшиеся жизни воспитанников, вплоть до сговора об устройстве «бенефисов» — разыгрываний воспитателей.
В субботу занятия кончались в 16:00, и воспитанники увольнялись в отпуск по разрядам поведения.
Праздничные дни, конечно, отличались от будних. Будили воспитанников на час позже, зато не было завтрака. В 10:30 воспитанники отправлялись в церковь к обедне, а накануне, в субботу, ко всенощной.
Посещение церкви было обязательным, что среди воспитанников вызывало уклонения от богослужения. Чтобы не идти в церковь, воспитанники прятались в спальнях под кроватями, залезали под кафедры, прятались в кочегарках на котлах, устраивали камеры в дровах на дворе.
В рождественские каникулы, за неделю до которых уже было заметно оживление среди воспитанников, воспитатели собирали сведения об уезжающих за город и уходящих в отпуск на продолжительное время. Воспитанники доставляли воспитателям письма от родителей об отпуске, составляли списки с адресами, инспектор назначал время отпуска и время возвращения из отпуска. Разряды по поведению в счет не принимались. Канцелярия заготовляла отпускные билеты. Наступало время отпуска. Училище пустело: оставалось в училище вместо трехсот двадцати человек от тридцати до пятидесяти учащихся. Учащихся группировали по классам, т. е. соединяли. Часть помещений во избежание порчи классной обстановки запирали.
Время воспитанники проводили за самостоятельным чтением книг из училищной библиотеки, слушали чтение дежурного воспитателя, что, кстати сказать, воспитанники любили, катались на коньках, ходили в театр, впрочем, очень редко, подготовляли украшения для училищной елки, на которую отпускалось до двухсот рублей. На эти деньги покупалось большое дерево, украшения, сласти, орехи, пряники и незатейливые подарки для оставшихся воспитанников (старшим получше и подороже, младшим — подешевле). Устраивался спектакль силами старших воспитанников под руководством одного из воспитателей, чаще всего К. Ф. Петрова, или приглашался фокусник. Танцы разрешались только с детьми служащих. Посторонние, даже родственники учащихся, на елку не допускались. Все попытки воспитателей получить разрешение на доступ родственников воспитанников на училищные праздники не увенчались успехом.
Праздники кончились. Воспитанники возвращались из отпуска. Во избежание занесения заразных болезней все пропускались через баню. Платье и белье их отбиралось и подвергалось дезинфекции. Начиналась обычная училищная жизнь.
Наступали пасхальные каникулы. Опять воспитанники уходили и уезжали в отпуск. Оставшиеся в училище воспитанники обязаны были ходить в церковь. Воспитанники 5-го класса до четверга 7-й недели говели (постились).
После пасхальных каникул до первых чисел мая шли обычные занятия, а там и экзамены с их треволнениями, радостью и горем.
Год кончен. Воспитанники разъезжаются на каникулы, в училище остается от сорока до пятидесяти человек. Им не к кому и некуда ехать, их повезут на дачу. Но бывали годы, когда недостаток средств лишал воспитанников привольной дачной жизни. Тогда они оставались в городе и вместо дачи переселялись в большую спальню, ныне отведенную под общежитие и чертежные классы, и, как говорится, варились в собственном соку. Скверное это было время для воспитанников и для воспитателей.
Скучающая и томящаяся от жары молодежь поневоле выкидывала разные купштуки: то заберутся в прачечную купаться в баках для полоскания белья, то перелезут через каменный забор Палаты мер и весов, то заберутся в подвалы-катакомбы под главным зданием или на чердак, а оттуда на колокольню, то развалят поленницу дров, разобьют где-нибудь стекло или два и т. п. Про курение, запрещенное в училище, я и не говорю.
Изредка воспитанников водили за город на прогулки, но и они не обходились без приключений, иногда и неприятностей для воспитателей: бывали злоупотребления спиртными напитками.
В 1896 году оставшихся на лето в училище воспитанников возили в три партии в Нижний Новгород на Всероссийскую промышленную выставку, на которой были и экспонаты училища. Училище получило почетную награду.
Чаще всего, а с 1898 году постоянно воспитанников увозили на дачу. Мне пришлось побывать с воспитанниками в селе Рождественском за Сиверской и в имении Островенка, вблизи станции Преображенской (ныне Толмачёво) по Варшавской ж[елезной] д[ороге]. Время пребывания на даче с удовольствием вспоминается всеми воспитанниками, воспитателями и техническими служащими.
Красивая, живописная местность на реке Луге. Луга, поля, перелески, болотца с гоноболью (голубикой) и брусникой, кусты черной смородины по берегам реки Островенки, обилие земляники, лесной малины, грибов, рыбная ловля, купание в Луге, катание на лодках — вот, что было привлекательно для всех — малых и старых — и доставляло учащимся удовольствие и пользу для здоровья.
Пребывание на даче не обходилось и без несчастных случаев: были случаи укушения ядовитыми змеями, утонул воспитанник 2-го класса Коновалов и один из служителей при воспитанниках и т. п.
Дачная жизнь воспитанников шла таким образом: в 8:00, в 8:30 пили чай и расходились гулять. После обеда, простого, но сытного, воспитанники разбредались кто куда: в лес, на рыбную ловлю, по грибы и ягоды. Находились такие, которые шли гулять с воспитателем, охотно собирали растения и насекомых и слушали его объяснения. Были охотники до футбола, которые забирались подальше от воспитательского ока, чтобы «покикать». Играть в футбол в казенных сапогах запрещалось. Завидя воспитателя, компания футболистов спасалась бегством врассыпную.
С соседями по даче и местными крестьянами отношения были, за редким исключением, хорошие.
При воспитанниках неотлучно был дежурный фельдшер, а для заболевших — небольшой лазарет.
Время от времени на дачу приезжало начальство — директор и инспектор, чаще последний; иногда — кто-либо из служащих. Для гостей была отдельная комната.
В революционное время мне пришлось быть с воспитанниками на даче в Детском Селе (Царском Селе).
Наступало темное время, начинали перепадать дожди, холодело, тянуло в город, и воспитанники с таким же нетерпением ждали времени отъезда, с каким весною ждали момента отправления на дачу. Собирали грибы для себя, бруснику — и для себя, и для училища на варенье.
Наступало время отъезда. «Прощай, Островенка, прощай, красное лето, приволье и отдых». Завтра опять в город, за парты с книгами и в мастерские с инструментами.
Жизнь в интернате вызывала много таких проступков со стороны воспитанников, которые сами по себе прекратились с уничтожением интерната. Такие как: самовольный уход из училища оставленных в наказание без отпуска, чуть ли не повальное курение, игра в двадцать одно и другие карточные игры, в редких случаях злоупотребление спиртными напитками, уклонение от уроков, мелкое воровство, вызванное разными причинами, и много мелких, незначительных, но нарушающих общую дисциплину училища проступков.
Меры наказания или, как теперь говорят, воздействия за мелкие нарушения дисциплины были: выговоры, стояние у стены, под люстрой в рекреационном зале, сокращение отпуска на непродолжительное время, за более крупные проступки — лишение отпуска на более продолжительное время, заключение в карцер (таковых было два), вызов родителей, что для многих было самым худшим наказанием, временное удаление из училища и, наконец, полное исключение из училища. До 1891 году за наиболее выдающиеся проступки в очень редких случаях прибегали с разрешения родителей и к телесному наказанию розгами.
Я еще застал наказание лишением пищи: без завтрака, без 2-го блюда за обедом, без пирога или пирожного; в редких случаях — без обеда. Наказания лишением пищи были запрещены при директоре В. М. Арбузове.
С 1905–1906-го учебного года среди воспитанников чаще стали проявляться общие протесты против режима училищной жизни и, пожалуй, жизни вне училища. Эти протесты выражались шумным поведением воспитанников в столовой, в спальне, за вечерней молитвой. Кем-то из учащихся была брошена в портрет цесаревича Николая сапожная подошва. Портрет был порван. Как произошло это событие — умышленно или нечаянно, — выяснить, равно как и найти виновника, не удалось. Был случай поджога дверей у квартиры директора и инспектора со стороны гимнастического зала. Поджог был сделан в двенадцатом часу ночи, когда все воспитанники, кроме дежурных, воспитателей, спали. Поджог (двери были облиты керосином, у дверей бумага и тряпки, смоченные керосином) был случайно замечен дежурным при воспитателях служителем Загорским; им же огонь был потушен. Виновные не были обнаружены... <...>
Во время начала революции (Февральской революции) воспитанники были распущены по домам, оставшиеся в училище были помещены в спальнях младшего возраста. Классные помещения в спальне старшего возраста были заняты пулеметным полком, занятия прекратились.
После вывода из стен училища войсковых частей и приведения его в более или менее жилой вид, учебные занятия в мастерских стали постепенно налаживаться. Но происходили они при крайне тяжелых обстоятельствах: не было топлива, стоял адский холод, занимались в пальто и шубах, по временам гасло электричество, в столовую ходили со свечами, оставшимися от церкви. Провизии и хлеба было недостаточно, и воспитанники голодали.
Воспитатели делили с ними все невзгоды и, как только умели и могли, поддерживали в них бодрость и веру в лучшее будущее, до которого в настоящее время все дожили.