Броварник Вера Сергеевна

Искры памяти

Я родилась в Ленинграде на улице 4-я Красноармейская, дом № 14, в квартире № 4 в 1937 году. 

Еще до 1937 года родители получили комнату в коммунальной квартире на улице 4-я Красноармейская. Когда в 1941 году началась война, мы жили там: мама, папа, я, брат мой, бабушка (мамина мама). Папа сразу ушел на фронт. Мама говорила, он мог бы не уезжать, так как в семье было двое малолетних детей 1937 и 1938 годов рождения. Но он сам пошел добровольцем, сказав: «Я вернусь!». Мама во время войны работала и получала карточки. Но хлеба было всего 125 грамм. Бабушка не работала, а сидела с нами, внуками, дома. В углу нашей комнаты стояла круглая высокая печь, утопленная наполовину в стену. Она была облицована белым кафелем, а по верху был надстроен бортик. Мы с братом и бабушкой сидели возле этой печи. В печке в котелке бабушка что-то варила, а я приговаривала: «Закипай, закипай!». Топка открытая была, а там — огонь. 

Самые страшные для семьи были ноябрь — декабрь 1941 года и январь — февраль 1942 года. У нас не было еды, воды, тепла. 

Во время войны, в марте 1942 года, маму отправили в командировку. Поэтому меня с братом Сашей, мамой и бабушкой вывезли по Ладоге. Мне было четыре года. Нас перевезли по Дороге жизни не с первого раза, а с третьего. Бомбежки были, бомбили безостановочно. Если какие-то машины проваливались под лед, другая тут же разворачивалась. С третьего раза мы проскочили. Мы поехали с бабушкой, маминой мамой. Ее звали Устинья Александровна Калинченко, 1876 года рождения. Бабушка занималась нашим воспитанием, так как мама — военнообязанная — все время пропадала на работе, мы ее практически не видели. Мы ехали в Уфу в товарном вагоне, который обогревался печкой-буржуйкой. 

В Уфе мама работала, а бабушка сидела с внуками. На отца пришла похоронка весной 1942 года, когда мы жили в Уфе… Мама была вызвана из Уфы в связи с окончанием командировки. Она вернулась с моим братом в Ленинград в 1944 году. Я осталась с бабушкой. А 1 сентября 1944 года я пошла в 1-й класс. Мама приехала за мной и бабушкой после победы в 1945 году. 

Когда мама с братом вернулись в 1944 году, наша комната была занята чужими людьми, но благодаря маминой службе удалось вернуть себе эту комнату. В нашей комнате мебели нашей не было. Мама искала по соседям, по дому, находила и перетаскивала в свою комнату. Видимо, они решили, что семья не вернется, и растащили.

Мы опять стали жить на 4-й Красноармейской улице, 14. В своей комнате. Только без отца. 

Встретились со своими соседями в коммунальной квартире. Во время войны оставалась всю блокаду семья, которая занимала две комнаты (фамилию не помню): пожилая женщина, ее взрослая дочь с мужем и двумя детьми. С ними жила домработница Валентина. Мужчина был военный. Они сказали моей маме, что в 1943 году приходил ее муж (мой отец) и искал нас, а в Уфе с 1942 года у нас на столе лежала похоронка на него. Оказалось, что он был живой, и мы все начали заново ждать его. Мама пробовала разыскать информацию о нем. Долго ждала. (Но потом, когда надежды не осталось, вышла замуж и родила младшую дочь.)

С соседями мы жили дружно. Конфликтов я не помню. С нами проживала семья Абрамовых, которые тоже имели две комнаты. Глава семьи был завотделом «Ткани» в ДЛТ. Еще семья инвалидов по зрению — почти слепые муж и жена занимали одну комнату, в другой комнате жила женщина одинокая.

С лета 1945 года начала налаживаться мирная жизнь. После войны я часто болела, была слабенькая. А 1 сентября 1945 года я пошла во 2-й класс в школу № 272 на 1-й Красноармейской улице, 3–5. В школу я пришла бритая (наверное, из-за болезни). Сохранилась фотография с классом от октября 1945 года, на которой я стою без волос. 

Школьной формы у нас не было. Маме на работе выдавали униформу или отрезы сатина, штапеля. Мама сшила мне платье для школы на ручной швейной машинке Zinger. Это было бабушкино наследство, которое та привезла в Ленинград еще до войны. Я ходила в платье, которое сшила мне мама. Черный и белый фартуки мне сшила. К платью она пришивала кружевной воротничок. Стирала каждую неделю и пришивала его снова. В платье этом я ходила долго. С каждым годом оно становилось короче, но другого у меня не было.

Писали в школе перьевой ручкой — это деревянная ручка, на которую надевали металлическое перо. Его макали в чернильницу, которую ставили на парту. Я носила с собой стеклянную чернильницу-непроливайку. Дома наливала чернила из флакона в эту чернильницу. А обратно чернила уже не выливались. У нас был предмет «чистописание». Мы пером выводили буквы с разным нажимом. Получались буквы с широким и узким очертаниями. Поэтому подчерк у меня хороший развился (это умение мне позже пригодилось в жизни). Когда я стала взрослой и работала на Севере делопроизводителем в школе, то выписывала своим красивым подчерком свидетельства об окончании школы выпускникам. До сих пор почерк такой же сохранился.

Я болела и чуть ли не каждую вторую неделю оставалась дома. Когда выходила в школу, мама давала мне деньги на обед, а я тратила их на пирожные. На первом этаже здания, рядом со школой, был гастроном. Там я и покупала вместо школьных обедов пирожные. Я видела на витрине интересные наборы, которые до сих пор четко помню: такая круглая коробочка, внутри которой от центра по радиусу разложены малюсенькие бутылочки с каким-то алкоголем. Я стояла, смотрела на витрину и думала: «Вот вырасту и куплю маме такой набор».

Училась я не на «отлично». Оценки были разные. Я часто болела, поэтому пропускала занятия по состоянию здоровья. А потом трудно было догонять и осваивать школьный материал. Училась в школе № 272 три года, так как тогда там учили только до пятого класса. Я была октябренком. Закончила 4-й класс весной 1948 года.

С 1 сентября 1948 года перешла учиться в школу № 274 на пересечении улиц Егорова и 6-й Красноармейской. Я по болезни часто сидела дома. Меня жалела классная руководительница Нина Васильевна. Она вела у нас русский язык с 5-го по 7-й класс. Я была пионеркой, комсомолкой (у меня до сих пор хранится комсомольский билет).

Мой брат пошел учиться в школу № 281 на Советском переулке, 4.

Хорошо помню, как мы жили на 4-й Красноармейской, когда я училась в школе. 

У нас был квартирный телефон черного цвета. Он висел на стене в коридоре. Все жильцы им пользовались. Номер был такой: К-251-95. Потолки в квартире были высокие. Печка у нас в комнате — тоже. Бабушка по лестнице залезала и наверх ставила банки пол-литровые с вареньем — прятала от детей. Но мы с братом все-таки их доставали.

У соседей Абрамовых были угловые в камины с белой плиточкой в обеих комнатах. Полы были паркетные. Мы коридор убирали по очереди. Дежурство было такое: сколько человек в семье, столько недель делать уборку. Убирали места общего пользования, подметали полы, мыли. Следили за чистотой в квартире. Паркет натирали. 

Ванна в квартире была чугунная. Но мы ею не пользовались, там была кладовая. Ходили в баню по четвергам на 1-й Красноармейской улице. Вход в баню был со двора, по лестнице поднимались. Верхнюю одежду сдавали банщику. Он выдавал шайку (оцинкованный тазик) с двумя ручками и номерок. Его привязывали к одной ручке и шли мыться в отделение. Банное мыло имелось не всегда. Мылись хозяйственным мылом. Им мыли все тело и стирали белье. Окна бани выходили в переулок. В окна первого этажа заглядывали с улицы мальчишки. Рядом стоял ларек. Взрослые покупали пиво, а детям брали клюквенный морс.

На кухне стояла одна газовая плита на четыре конфорки. На всех жильцов их не хватало. Поэтому у нас и еще у одной соседки был личный керогаз. Когда плита была занята, то мы готовили на керогазе. Керосин для него покупали в керосиновой лавке «Керосинная» недалеко от дома, на углу улицы Егорова и 3-й Красноармейской. У нас был оцинкованный бидончик (жбан на два литра), в который продавец наливал керосин.

Белье стирали в квартире на кухне. Были трудности со стиркой. Мы стирали в корыте, поставленном на табурет, на стиральной доске. Когда я стала подростком, тоже стирала. После стирки руки были оцарапаны и стерты, болели. Постельное белье кипятили в оцинкованных баках на газовой плите. Возможно, были прачечные общего пользования для жильцов дома в подвале. Помню, когда я стала подростком, мы пользовались сушильным помещением вне квартиры. Уходили оттуда с сухим постельным бельем. Дома на натянутых веревках сушили только одежду разную: рубашечки, сорочки, чулочки, штанишки, лифы с резиночками, тонкие платья.

Вода в квартире была только холодная. Чтобы получить горячую, мы на кухне грели воду на газовой плите или топили иногда старую печь. Печь большая, сверху — горизонтальная, чугунная поверхность, с двумя круглыми отверстиями, на которых грели воду для стирки белья. Печь топили дровами, которые приносили со двора, там были сарайчики для дров. За каждой квартирой было закреплено свое место. Когда я была школьницей, то однажды пошла за дровами и в них нашла деньги — сторублевую купюру. Она была большого размера. Это была неожиданность. Я отдала ее маме.

Когда я подросла, бабушка заболела и сказала, что дарит швейную машинку мне. Мама мне даже пальто сшила. После школы я закончила Техникум резиновой промышленности. 

В 1956 году я вышла замуж за курсанта Арктического училища. На мою свадьбу мама сшила мне комбинированное платье. Юбка была из голубого крепдешина, а верх — из белого парашютного шелка (полученного на работе). К нему в дополнение мама сшила накладной воротник типа гюйса. Мой жених на бракосочетании был в своей морской форме с гюйсом, поэтому мы смотрелись в одном стиле.

ЗАГС располагался в здании на углу Советского переулка и 7-й Красноармейской, 25. Мы расписались, пришли домой на 4-ю Красноармейскую. К нам в гости пришла моя подруга. Посидели за столом семьей: моя мама, ее второй муж, их дочь-младенец. Когда закричали: «Горько!», то я полезла под стол, так как мне было неудобно целоваться при всех. После свадьбы я осталась дома, а молодой муж пошел ночевать к своему другу в соседний дом, так как места ему не было в комнате. На другой день он пришел ко мне. Потом поехал в Москву за назначением и получил распределение на «Севморпуть» на Крайний Север. Через неделю мы вместе поехали в Москву, а оттуда полетели на Таймыр в поселок Хатанга. Там я родила первую дочь.

Весной 1958 года мы вернулись в Ленинград на 4-ю Красноармейскую, а через несколько месяцев переехали в другой район. Осенью 1958 года поступила в Ленинградский Северо-Западный заочный политехнический институт на Марсовом поле (на заочное отделение). Работала в Институте высокомолекулярных соединений Академии Наук высокомолекулярных соединений (ИВС АН). Родила вторую дочь и сына.

В 1979 году я закончила трудовую деятельность, заработав пенсионный стаж на Севере. Я — мать троих детей, бабушка и прабабушка. В 2024 году с мужем отметили 68 лет совместной жизни.

Проживаем в Адмиралтейском районе и вспоминаем события нашей жизни.